Том 1. Рассказы 1906-1912 - Страница 128

128

– Ах, тоска, тоска! – вздохнула она, облокачиваясь на перила веранды перед самым лицом Зуева. – И нервы шалят… Ночи такие душные.

«Замуж хочется, – машинально подумал Зуев, рассматривая крепкую фигуру девушки. – Да она совсем ничего… Разорены… Свяжись… жалованье…» – мелькнуло у него в голове, мешаясь с мыслями игривого свойства, далекими от меркантильных расчетов.

«А ну, – решил он, приготовляясь заговорить. – Не стоит!»

– Михаил Ильич, – сказала девушка, – хотели бы вы быть рыцарем?

– Рыцарем? – Зуев перекосил брови и сморщился. – Конечно… хотя этот род вооружения устарел. А что?

– Я люблю все мужественное, храброе, выносливое… В вашем лице есть что-то индийское… И мне кажется, что вы совсем иной, чем… кажетесь.

– Хо-хо! – сказал Зуев. – Да ничего такого особенного. Впрочем, в душе каждого человека… Я гимназистом стихи писал, – неожиданно закончил он и густо побагровел.

– Ну да, – сосредоточенно произнесла Зоя, внимательно рассматривая переносицу штабс-капитана. – И вы прочтете мне эти стихи, да?

– Н-нет! – с усилием крякнул Зуев, смутно чувствуя приближающуюся опасность. – Забыл, представьте… да и что там – чепуха, фигли-мигли…

– Ну вот… какой вы, – сказала, помолчав, девушка. – Кажется, могли бы… для меня… – прибавила она с легким подчеркиванием. – Нет? Ну, не надо. Я вам этого не прощу.

Зуев брякнул шашкой и рассмеялся, блестя зубами.

– Повесите? – подмигивая, спросил он.

– Хуже…

– Хуже?

– Да. Вы пойдете со мной гулять. Пойдемте к роще. Там папа… Да вы ведь еще не знаете…

– Ничего не знаю, – покорно ответил Зуев.

– У нас нашли эту – ну, белая глина, фаянс… и, кажется, хотят строить фабрику или что-то в этом роде. Одним словом, папа и управляющий теперь только об этом и разговаривают… Ха-ха! Как будто это так просто, Михаил Ильич. Они сейчас заняты там своими исследованиями.

– П-пойдемте! – крикнул Зуев, приподнимаясь от удивления и нетерпения. – Фаянс? Да что вы? Х-ха-рашо! Очень х-харашо!

– Давайте руку, – повернулась Зоя, увлекая штабс-капитана в сад. – Впрочем, все это скучно, и папа только опаздывает к обеду. Ходит по столовой большими шагами и бурчит про себя.

– А знаете, – сказал штабс-капитан, – ведь может интереснейшая вещь получиться. Хо-хо!

Они миновали сеть аллей, изгородь и шли узкой, вихляющейся тропинкой среди заброшенных парников, напоминающих крыши неведомых подземных лачуг. Солнце садилось; сияющие весенние сумерки погружали холмистую зелень полей в чуткую, вздыхающую дремоту.

– Воин, – сказала Зоя, прижимаясь к штабс-капитану, так что он вдруг ощутил двигающуюся тяжесть ее цветущего, большого тела, – вы слышите беззвучные голоса полей?

– Я слышу один голос – ваш, – подумав, сказал Зуев, – это голос полей, но не беззвучный, а, напротив, весьма звучный.

– Так? – спросила она, нагибаясь и заглядывая снизу в глаза Зуеву. – Впрочем, с вашей стороны это простая любезность. Вам незачем меня слушать.

– Как знать?.. – таинственно ответил штабс-капитан. – Вот я помню одни стихи насчет человеческой души… В том смысле, что… Как это?.. – Откашлявшись, он сделал свободной рукой жест, похожий на движение поварского ножа, разрубающего котлету, и быстро проговорил:

– «Тара-та-та-та-та, ра-ра-те-та-тэй… Ни моря нет глубже, ни бездны темней».

– Ха-ха-ха! – залилась Зоя, и смех ее немного сконфузил Зуева. – А «тара-та» – это что значит?

– А забыл, – скромно ответил Зуев. – Так легче вспоминать.

Рука женщины прижималась к нему, круглая и горячая под муслиновым рукавом; он было почувствовал некоторое сопротивление этому дурманящему теплу, но вспомнил фабрику, и целые горы новенькой посуды сверкнули перед глазами. «На всякий случай, – мысленно сказал он, прижимая в свою очередь локоть девушки. – Где наше не пропадало!»

Впереди, у рощи, двигались две фигуры, наклоняясь и ковыряя в земле.

– Вот папа! – крикнула Зоя. – А мы на вашу глину смотреть пришли.

Тюльпанов, с засученными рукавами летнего пиджака, сказал Зуеву, протягивая запачканную землей руку:

– Не смотрите, не смотрите! Ничего нет. Пока что – одни проблемы.

– Хо-хо! – сказал Зуев. – Вот она где, Колхида-то! Н-да, удивите вы всех, право! – Зуев говорил без насмешки, и это ободрило Тюльпанова.

– Все Андрей Кузьмич, – сказал он, обчищая грязь с рук. – Он нашел эту глину, он и хороводится.

– Папа, – крикнула Зоя, – если разбогатеешь, непременно купи мне дачу… где-нибудь на Капри! Купишь?

– А что ты думаешь? – серьезно сказал Тюльпанов. – И куплю. Пусть только Повезет! Я много чего наметил… Вообще развернусь вовсю… Закатим дом в Петербурге, Зойка, а здесь устроим деревенский Эдем – парк, газоны, цветники… плодовый сад преогромный… скаковую конюшню… а? Кандидатуру свою в Государственную думу выставлю… а? Здорово, Михаил Ильич?! Тюльпановский промышленный… округ, а?!

III

На карточке красивым рондо было отпечатано по-русски и по-английски: Вильям Герберт Брайтон. Тюльпанов вышел в гостиную. Он был несколько озадачен, заинтересован и встревожен. С мягкого плюшевого кресла поднялся человек лет сорока пяти, одетый элегантно и скромно, бритый, с короткими черными волосами и матовой желтизной упрямого зеленого лица, глядевшего на Тюльпанова чуть-чуть сонно, чуть-чуть строго. Глаза у него были выпуклые, круглые и блестящие.

– Брайтон, – сказал англичанин. – Я вас нужно по одному делу. – Русские слова, окончание которых он почти сглатывал, звучали у него заученно и деревянно. Лицо не участвовало в разговоре, оно с каменной, холодной вежливостью рассматривало Тюльпанова.

128